Право первой ночи

Она пошатнулась. В двери начали стучать, я слышала крик отца, но что он мог знать о случившемся? Папа не знал ничего. Это среди женщин ходили смутные слухи, наши женские разговоры, заговоры, наговоры, привороты, когда кидаешь по в самую короткую ночь венок в реку, прошептав имя того, кто приглянулся, и искренне веришь, что это подействует… Так и я бросала венок этим летом, и имя произнесла, ненавистное теперь имя — Дорг МакМиллан. Тогда это казалось шалостью, я знала, что магии в Валлии нет, ею владеют лишь друиды да алландийцы, такие как лорд Хеймсворд. Но теперь?
— Сколько мне было лет, мам? — повторила с ощущением того, что совершила что-то ужасное, непоправимое, страшное, что унесет десятки, а может и сотни жизней.
— Что ты наделала, Арити?- мамин голос задрожал.
А я не знала, как сказать, но двери, их кажется, уже ломали.
— Тебе было семь, — сказала маменька, — я сделала то, что было запрещено. Магия леса безгранично защищает лишь побеги, то есть детей до пяти лет, во всех иных случаях — мы нарушаем договор. Но ты умирала, а наш дуб, согласился помочь. Так я нарушила неписанный закон леса, Арити, но без последствий для нашей семьи. А теперь расскажи мне, что сделала ты?
Я отошла от двери, сотрясающейся под ударами, опустилась на скамью у стены и прошептала:
— Мама, мы что… ведьмы?
— Все женщины в какой-то степени ведьмы, — устало ответила она. — Но этот разговор, мать начинает с дочерью, лишь после того, как дочь сама станет матерью, ведь ничто так не заставляет думать о последствиях своих действий, как маленькое новорожденное дитя на твоих руках и под полной твоей ответственностью. Поэтому да, мы не говорим. Потому что только так, есть шанс уберечь юность, которой так свойственны эмоциональные порывы, от опрометчивых действий. Так что же ты сделала, Арити?!
Сжавшись, я виновато посмотрела на маму, и прошептала:
— «Дубовая роща под горой, дух лесной, поделись своей силой со мной»…
Мама пошатнулась и медленно осела на пол, обхватив плечи руками в порыве сдержать крик? Сдержать слезы? Сдержать желание обругать меня?!
Я бросилась к ней, схватила за руки, заглядывая в глаза, что были мокрыми как и мои, прошептала:
— Мамочка, прости меня!
— За что? — глухо отозвалась мать. — За то, что одиннадцать лет назад я совершила ошибку, и произнесла заговор вслух, просто потому что опасалась, что иначе — он подействует хуже, и я не смогу тебя спасти? За то, что перестраховываясь, обманула, внушив тебе мысль, что забеременеть и опорочить свою семью можно даже через поцелуй? За то, что позволила тебе влюбиться в Дорга, даже зная, уже со всем своим опытом прожитых лет зная, что он тебя хоть и любит, но вовсе не той, призрачной возвышенной несуществующей любовью, о которой грезят все девушки? Мне не за что тебя прощать, Арити. Я лишь хотела уберечь тебя от всего того, что когда-то прошла сама, потому что… я люблю твоего отца, теперь спустя столько лет, я честно могу сказать — что люблю твоего отца… Но когда-то я любила другого. Любила слепо, беззаветно, искренне, а мать заставила меня выйти замуж за «надежного, верного, правильного». И она была права. Она была права, Арити, я прожила счастливую жизнь с твоим отцом, но в душе всегда оставалась мысль, а что если бы… Так что мне не за что прощать тебя, я просто хотела дать тебе ту жизнь, которой у меня не случилось, но как оказалось — моя мать была умнее. Дорг является мразью, в отличие от того, кто когда-то жил в моем сердце и давно счастливо живет в соседней деревне, а я… виновата я, Арити. Идем.