Право первой ночи

– По моему более чем авторитетному мнению, в самом понятии «временный брак» заложена явная инфантильность, – издевательски менторским тоном вернулся он к обсуждению традиций моего народа, – скрывающая глубинное презрение по отношению к семье и брачным обязательствам. Более того, временный брак, содержит в себе некоторый элемент унижения, ведь, по факту, само его предложение уже несет в себе посыл готовности одного из супругов совершить иной выбор, таким образом…
– Хорошо, – сдалась я, – к чертям ужин. Я так понимаю, завтра ты собираешься заняться переговорами сам?
– Не завтра, – дьявольски обаятельно улыбнулся мой муж. – А в целом как, бесит?
– До крайности раздражает, – со всей искренностью похвалила я.
Рэймонд наклонился, легко прикоснулся к моим губам, словно чуть пробуя на вкус и вдруг спросил:
– Что ты имела ввиду, сказав, что если объективно подходить к вопросу, то дети действительно начинаются с поцелуя?
И он вопросительно посмотрел на меня. Что я могла сказать?!
– Рэймонд, да потому что все, что я помню о нашей первой ночи – поцелуй! От него закружилась голова, мои мысли куда-то умчались, земля пошатнулась под ногами, но ты целовал и целовал… а через девять месяцев родился Грэгори. Так что… давай не будем.
Муж задумчиво кивнул, соглашаясь, а затее решил:
– Нашей дочери, скажем, что дети появляются от поцелуев. Так, перестрахуемся на всякий случай.
Возмущенно взирая на него, напомнила:
– У нас нет дочери.
Рэймонд медленно перевел взгляд с моих глаз, на губы. Взгляд был выразительным. Очень выразительным.
А поцелуй… пьянящим, дурманящим, волшебным, наполненным магией любви, именно такой любви, о которой мечтают все девушки – нежной и бесконечной.
Через три дня правительство восставших колоний признало «все что угодно». В первом постановлении так и было написано: «Согласны на все. Все что угодно», а во втором уже, конечно, все оформили юридически и на заокеанских территориях Алландии вновь воцарился мир и власть короны.
Через неделю педантичных проверок лордом Годратом качества произведенных посадок, друиды не выдержали, и приняли лорда в свой орден, наделив его высокой длинной белой бородой, человеческим обликом и полномочиями самому разбираться с этой проклятой дубовой рощей. Так появился самый добрый и мудрый друид валлийских долин.
Через девять месяцев на одну дочь гордого Вэлланда стало больше.
Все сказки, которые Рэймонд читает ей на ночь, заканчиваются одинаково: «И она не целовала принца. И даже не брала его за руку. И ближе чем на шаг… на двадцать шагов, к этому скоту не подходила. А потом жили они долго и счастливо».
И жили мы долго и счастливо… и даже относительно безмятежно до тех пор, пока Рэймонд не обнаружил, что его дочь с интересом читает анатомию. Как раз раздел про зарождение жизни. Нет, я, конечно, обещала, что ничего не скажу нашей девочке, но про «ничего не напишу» речи не было, а на учебнике в качестве автора стояло мое имя и… он мог бы и погордиться, вместо того, чтобы на повышенных тонах вещать, что теперь жаждет лично перестрелять половину всего населения Алландии и Вэллана, которая уже глаз положила на нашу дочь.
– Ей всего девять лет, Рэймонд, – напомнила я.
– Да, времени осталось мало, – задумчиво отозвался он.

Конец.